Пьеро делла Франческа, «Крещение Христа». См. также цветную вклейку

Здесь наша фундаментальная частица действует совершенно по-иному, чем в предыдущих примерах. Кстати сказать, ранние христиане полагали, что для полноценного крещения человек должен погрузиться в воду полностью, а православные придерживаются этой точки зрения и по сей день. «Если крестимый столь тяжко болен, что полное погружение поставит его жизнь под угрозу, то допустимо ограничиться крещением через окропление лба; во всех прочих случаях пренебрегать погружением недозволительно», — пишет Тимоти Уэр в книге «Православная церковь». Западные церкви (по крайней мере, большинство из них) ограничиваются окроплением, и в этом обряде наша фундаментальная частица действует, так сказать, метонимически — часть обозначает целое. Что касается картины, то смысл ее заключается не только в том, что на ней изображено, но и в том, что символизирует это изображение.

Итак, нам нужно знать, что означают те или иные вещи, но в некоторых случаях лишние объяснения могут испортить восприятие. Посмотрим на следующую картину в нашей маленькой галерее — на гравюру из «Собрания эмблем» Джорджа Уитера.

Джордж Уитер, «Эмблема мая»

К 1635 году, когда вышла эта книга, мода на сборники эмблем уже держалась около ста лет, но интерес к подобным стихотворно-художественным зарисовкам не угас. На одной странице разворота обычно помещалась иллюстрация, а на другой подробно разъяснялась ее символика. Как и в случае с Гойей, здесь зачастую лучше было бы обойтись без пояснений: сама по себе картина кажется бесконечно загадочной и многозначительной, но сопутствующие стихи сводят ее к смысл к какой-нибудь вопиющей банальности. Тем не менее «Эмблема мая» — еще один пример того, как можно использовать нашу фундаментальную частицу. Смысл гравюры — в том, что некоторые вещи лучше делать постепенно, шаг за шагом, poco a poco, а не пытаться добиться всего и сразу: «Когда придешь в Мае / В пышный Сад, увидишь его во всей красе; / И, глядя на высокие Деревья, на прекрасно подстриженные Беседки, / На Клумбы, украшенные вязью прелестных цветов, / На все убранство и тонкие изыски, / Свойственные этим земным Эдемам, / Даже и не думай, что все это можно было устроить за день или два…»

И так далее, в том же духе.

В общем, если в 1635 году вам больше нечем было заняться, полагаю, вы могли бы не без пользы потратить час-другой на осмысление этой глубокой истины, а потом не одну неделю донимать друзей назиданиями на сей счет. Такое впечатление, что в XVII веке у людей было гораздо больше свободного времени.

Примерно тогда же французскому художнику Лорану де ла Иру заказали украсить одну жилую комнату аллегориями семи свободных искусств. Вот это — «Грамматика»: см. илл на с. 313.

Сразу видно, что грамматика в те времена воспринималась совсем не так, как ее видит современное британское министерство образования. По мнению последнего, грамматика — это такая система правил, в которой надо натаскивать и экзаменовать детей, чтобы по результатам экзаменов школе можно было присвоить тот или иной рейтинг. Лоран де ла Ир придерживался куда более гуманной точки зрения и выразил ее с помощью метафоры полива: «Юные умы надобно поливать, как растения, и в этом состоит обязанность Грамматики». По крайней мере, так утверждается в «Иконологии» Чезаре Рипы — грандиозной энциклопедии аллегорических картин и стихотворений.

Лоран де ла Ир, «Аллегория Грамматики»

Когда я учился на педагога, нам говорили, что в прошлом к детям относились как к пустым сосудам, а задача преподавателя заключалась в том, чтобы наполнить эти сосуды знаниями. «Но, разумеется, теперь мы так не считаем», — твердо добавил лектор. Какая метафора пришла на смену этой, я не помню, хотя совершенно уверен, что к поливу растений она не имеет отношения. Но мне метафора с поливом нравится. В ней есть что-то живое.

Итак, наша крохотная частица повествования переместилась из мира буквальных смыслов (где есть физический сосуд, содержащий ту или иную физическую жидкость — к примеру, воду или контрабандное спиртное, — и вы эту жидкость из него выливаете) в мир метафор. Здесь мы переносим эту идею на виды деятельности, никак не связанные ни с физическими горшками и кувшинами, ни с физической водой или вином.

Однако провести четкую границу между картинами или историями того и другого типа невозможно. Как мы видели, буквальное выливание жидкости из сосуда может иметь и метафорическое значение. Как указывает Эрнст Гомбрих, выдающийся исследователь символов и иконографии, «язык в целом тяготеет к сумеречной зоне между буквальным и метафорическим. Всегда ли мы можем сказать, где заканчивается одно и начинается другое?»

Эта неопределенность, эта сумеречная зона, и есть то средство, при помощи которого наши фундаментальные частицы порождают метафоры. В частности, выливание жидкостей породило в языке немало образных выражений — настолько привычных, что в них уже трудно распознать метафоры:

Или вот, например, идея Весны, воплощенная в картине «Источник».

Жан Огюст Доминик Энгр, «Источник»

И это — та самая точка, в которой наша фундаментальная частица раскрывает весь свой потенциал: метафора источника, родника, fons et origo[49]. Вместе с ней сразу же возникают еще две ассоциации: кормящая мать, чьи груди полны молока, и образ крови Христовой: «Сие есть кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание». Основной смысл этой метафоры — излияние чего-то хорошего из некоего источника: возникновение полезной, оплодотворяющей, освежающей, питающей, животворной влаги (ведь если бы эта влага изливалась туда, где она не нужна, источник не имел бы никакого смысла). Кроме того, влага источника — это дар, который дается безвозмездно, от щедрот, от полноты, стремящейся наполнить пустое; от неистощимого изобилия, стремящегося восполнить чью-либо нужду: даровать жизнь безжизненному, напоить жаждущего, оросить пересохшую землю.

Подумайте о том, как часто образ сухости служит метафорой эмоциональной или духовной смерти! У Т. С. Элиота он встречается постоянно: «…мысли сухого мозга в сухую пору»[50]; или «…где солнце палит, / И мертвое дерево тени не даст, и сверчок не утешит, / Из-под камня сухого вода не забьет»[51].